«А Я ВО СНЕ КРИЧУ, КОГДА МНЕ СНИТСЯ…»
ОСЕНЬЮ 1941 ГОДА мы жили в селе Ершово. В бывшей помещичьей усадьбе, где в мирное время был Дом отдыха, в те дни расположился госпиталь. В дощатом здании кинотеатра были установлены нары — там на ночлег останавливались солдаты, шедшие на передовую. По утрам мы, шести-семилетние мальчишки, лазали по этим нарам и собирали выпавшие из солдатских карманов патроны. А слева от дороги, идущей на Супонево, устанавливали замаскированные «катюши», нацеленные на Фуньково.
11 ноября офицеры, располагавшиеся в нашем доме, сказали маме, что наши войска собираются отступать, и село займут фашисты. Уходите, посоветовали нам…
В сорок первом зима наступила рано, в ноябре выпал снег. Ночью мы шли по дороге на Супонево. Мама тянула санки с нехитрым скарбом — помню только, что мы взяли с собой швейную машинку. Я шел за санками, иногда подтягивая их, а иногда цепляясь за веревки, чтобы не упасть от усталости. Мы шли, а над нами летели реактивные снаряды «катюш», оставляя длинные огненные хвосты. За спиной поднимался сплошной гул разрывов. Над Фуньковом полыхало черно-багровое зарево…
Под утро мы добрались до Иславского и постучались в один из домов, где горел свет. Нам открыл старый еврей — портной. Он что-то кроил на столе посредине комнаты, а возле печи вповалку спали красноармейцы, которым через час-другой нужно было снова идти в бой. Помню, чтобы согреться, мы пили кипяток, и кто-то из солдат дал мне кусок сахара…
Через несколько дней мы добрались до Москвы, где и пережили зиму у родственников. В Звенигород вернулись весной. Ближе к лету я побывал в Ершове. Постоял перед громадной кучей битого кирпича — это было все, что осталось от церкви. По рассказам, фашисты взорвали ее вместе с согнанными внутрь ранеными красноармейцами и жителями села. С грустью смотрел я на черные головешки, разбросанные вокруг длинной печной трубы нашего дома. Вместе со всем добром сгорело и мамино пианино, и энциклопедия Брокгауза и Ефрона…
Недавно, перебирая старые бумаги, я наткнулся на пожелтевший листок. Это было мое мальчишеское стихотворение, написанное уже в победные дни сорок пятого:
Нам не забыть, когда дворцы и хаты,
Сирот и вдов в тот страшный год беды
В залог врагу оставили солдаты.
Оставили вишневые сады.
Мы много видели и пережили,
Но это не забудем никогда:
Руины, будто руки, возносили
Растерзанные наши города.
Мы видели сожженные станицы
И видели разбитый Ленинград.
А я во сне кричу, когда мне снится
Побитый пулями вишневый сад…
В. МАКОВСКИЙ
Новые рубежи, 1995, 25 марта
(Одинцовский район)